Протоколы колдуна Стоменова
"Протоколы колдуна Стоменова" - написаны в жанре документального детектива, в основу которого положены стенограммы болгарского КГБ. Прикованный наручниками к допросному стулу в кэгэбэшной психушке, исповедуется колдун Стоменов...
....В своём рассказе он уходит к глубоким рассуждениям о месте человека во Вселенной, о жизни и смерти, о ненасилии и сокровенном Знании.Перед читателями разворачивается спираль парадоксальной мысли, где всякий виток, стартуя из первобытного мрака, выводит нас к свету.
Кристо Ракшиев (рассказывает):
Когда полковник это сделал - я буквально на стуле подпрыгнул. Это было беспрецедентное, грубейшее нарушение инструкции допроса. В холле постоянно находились охранник и дежурный офицер, которые по команде следователя снимали с подследственного наручники, чтобы он попил воды, почесался, проводить его в туалет и тому подобное… При наручниках, пристегнутых к столу, свобода действия рук составляет не более десяти сантиметров. На каждого из подследственных, помимо общей директивы, разрабатывались особые предписания. Иногда подследственному приходилось испражняться прямо в кабинете допросов - ему отстегивали только одну руку. Для одного буйного, снимать наручники с которого было категорически запрещено, пришлось еще делать специальную резиновую маску - он часто просил пить, а при попытке напоить его делал неимоверные усилия, чтобы укусить любого… Кого-то, напротив, позволялось допрашивать вообще без наручников - но это встречалось исключительно редко. Все предписания составлялись врачебной коллегией и шли на подпись к начальству… Малейшая ошибка в требованиях к допрашиваемому означает преступную халатность и суд, поэтому предписания чаще всего были излишне категоричными. Так было спокойней… К Стоменову, согласно инструкции, нельзя было даже подходить в одиночку, а уж тем более снимать с него наручники. Подобные случаи иногда все же бывают - следователь по каким то причинам нарушал предписания безопасности по обращению с подследственными. Один такой случай вышел у Фрейда - он перестраховался, предъявляя жесткие требования по безопасности к подследственному, который, как он считал, "клопа не задавит", а следователь, который неофициально разделял это мнение о безопасности, отстегнул одну руку, чтобы напоить "тихоню" - и враз лишился левого глаза… Насмотрелся я, Вит, всякого насмотрелся!.. Я долго потом думал, что произошло в этот раз - внушение, телепатия, гипноз? Хер его разберет! Без всякой на то причины гэбэшник снял с Кривошеева наручники…
… Стоменов: - Ой, спасибоньки, Сергей Дмитрич, уважил старика, а то затекли ручонки то мои… (следователь садится). Вот это мой ответ будет на докучания ваши по поводу, где я документ взял…
Следователь (поднимая брови): - Прошу прощения, что? Я чего то…
Стоменов: - Я ж тебя, Дмитрич, отмыкать меня не просил!..
Следователь: - Секундочку!.. (вскакивает). Руки на стол! Вот, черт!..
Стоменов (спокойно): - Да не снуй почем зря, не снуй, Дмитрич… Вот, гляди, руки я ложу, а ты подходи, заковывай, коли не положено то… (следователь в задумчивости замирает на секунду, держа палец на кнопке вызова, затем подходит к Стоменову и застегивает наручники. Стоменов улыбается).
Следователь (садится): - Ладно, Андрей Николаевич, обсудим…
Кристо Ракшиев:
Он досадливо так на меня посмотрел тогда… Один единственный раз я видел этого советского полковника растерянным, выказавшим какие то скрытые, нежелательные для него эмоции - я видел это, и мне понятна была его досада. Быть может, прошли какие-то мгновения, прежде чем он окончательно взял себя в руки. После этого он снова был сдержан, предупредителен, вежлив, внимателен, иногда я слышал, как он смеется, - смех у него был глухой и раскатистый. Есть люди, которые умеют незаразительно смеяться, - он был из таких…
Стоменов: - Имеющий Силу может сделать так, что другой человек выполнит твое желание только потому, что ты правильно его подумал… Не обижайся на меня, Дмитрич, я не со зла это сделал, а только чтоб ты не сумневался в том, что я ведаю. Чую я, как ум твой иногда взорваться готов - и соглашаешься ты со мной, и в ту же минуту не можешь согласиться со мной никаким образом… Ты человек сильный будешь, и я к тебе уважение имею. Я тебе ПОКАЗАЛ, чтоб не докучали мне вопросом назойливым, где я документ достать изготовился, - и больше по поводу этому говорить охоты не имею. А на другие твои интересы по возможности ответ дам…
Семнадцатый день допроса:
Стоменов: - Когда сказывал я, что сорок деньков удерж молчанием имел, Борислав только глядел искоса, да и ничего больше. Я тебе, Сергей Дмитрич, вряд ли смогу в подробностях растолковать, как у меня этот крик безмолвный вышел. Но после того позвать мужика деревенского мог я завсегда, как бы далеко от него ни находился. Хошь - пять верст, хошь - сто… Тогда я еще в слабости был, Силы не имел серьезной - оттого и подсобление мог получить, если нужду имел. В Магии есть миг один, когда отрываешься ты от мира, тебя окружающего, навсегда. Во время наступления его и опосля уже не придет к тебе с подмогою никто, как бы ты не громогласничал. Рядом стоять будут - но даже пальцу шевеления не дадут, чтобы беду твою уладить сообща. Почему так делается? А для того это выходит, чтоб Маг будущный или Маг свершившийся на себя опор полный имел - и ни на кого более. Пока надеешься, помощи жаждешь - собственную Силу хоронишь, опереться на нее не можешь, воспользоваться ею по должному. А посему крик мой тогдашний первым и последним был за всю мою жизнь долгую… Хотя нет, было еще разик, когда незрячим один на один с лесом остался - заголосил, было, но и понял тогда окончательно, что не будет подмоги мне никакой…
Ты вот, Дмитрич, подробностей знать хочешь, а я слов для них не имею. Как мне тебе растолковать, что я мысль свою твоею сделать могу. Будто бы у тебя она родилась в головушке твоей, а ты ей и ход дал надобный. Вот вы меня куете к столу этому пренепременно, дак и куйте, раз вам спокойствие от этого выходит. Но это до тех пор лишь, пока Хранители мои шалостью железку эту считают. Она меня не томит, вреда мне не делает - ну и ладно. Не я - вы, Сергей Дмитрич, страхи терпите: вдруг кинется, учинит чего, руки на себя наложить вздумает, мало ли… Только вот руки изредка тяжелеют от однообразия сидения моего.
Теперь словом говорю - откуй ты меня, беды не будет никакой. Исполнишь?
Следователь (отрицательно качает головой): - Не могу, Андрей Николаевич…
Стоменов: - Боишься… Ладно, ладно, не внимай, это я так, несурьезно…
Пятнадцатый день допроса:
Стоменов: - Мужик деревенский спит не так уж много, но шибко спит - из пушки не разбудишь. Никола сказывал нам, что есть одна книга, в которой учитель просит учеников своих бодрствовать, но те все равно засыпают сном беспробудным (скорее всего имеется в виду Новый Завет. - Вит Ценев).
"Каждому, - говорит, - из вас муку бессонную принять придется, да только по- иному все будет, чем в книге этой говорится"… Это со мной сделалось после того, как молчал я сорок дней и сорок ночей. Под вечер, в один из дней осенних, мне Никола велит - отправляйся в лес, а когда вернуться из него - сам узнаешь, откровение тебе будет. И побрел я, Сергей Дмитрич, в лес. А в лесу - тишь странная, ни души будет: птичьих голосов не слышно, зверь не прошмыгнет, только шорохи листвы опавшей да ветви деревьев волнуются. Со мной ни харча, ни ножа или рогатины, чтоб, значит, от зверя отбиться, если приключится что… Только темнеть начало, гляжу - волки, стая огромадная, штук тридцать, не меньше будет. Взяли меня в круг и жмут потихоньку, пасти скалят голодные. Делать нечего будет, покарабкался я на дерево, ветку на высоте нашел покрепше да и примостился. Темень быстро пришла, лес собой накрыла, словно одеялом. Волки под деревом стражу держут. Кликнул я деревенских наших голосом внутренним, да и помощи ждать собрался. И такая сонливость меня взяла после этого - спасу нет. Голод пропал, жажда пропала, холода не чую, зябнуть перестал, и одного только хочется - уснуть крепко. Но только веки опущу - волки внизу выть зачнут в ту же минуту. Если усну, думаю, вниз упасть могу, а там они меня вмиг раздерут. Глаза потру, покрепше в ветки вцеплюсь, со сном борьбу веду, да только не выходит у меня ничего… Смыкаются веки мои, шум в голове стоит великий, руки слабнут, тело не слушается… Волки внизу зашевелились, вокруг дерева забегали рычат страшно, жадно. Встрепенулся я, понял, что помощи не будет мне от Кривошеевских, а выходит только, что сдюжу если - ладно будет, а нет - сожрут меня звери…
А что дальше выходить стало - мне, Дмитрич, описать непросто будет. Прошел вдруг озноб мой, страх смертный исчез куда-то, сонливость пропала, и вокруг меня словно светлее стало. Вижу все отчетливо, как днем: волки в разные стороны бегут. Раз, - и не осталось их ни одного. С хвостом последнего, который в кустах мелькнул, первый луч света пробился рассветный… Всю ночь, выходит, я на дереве-то просидел, от волков хранился, да со сном неодолимым боролся. Ветвь громадная, сидел я на которой, вдруг проломилась подо мной, и на землю я упал - упал, да не ушибся, словно на перину лег. Встал я, оправился - и такую силу в себе почуял, Сергей Дмитрич, такую силу - это ж словами выразить никак невозможно… Такое чувство, будто землю всю нашу на плечо могу вскинуть да понести, будто дерево могучее из земли выдернуть смогу, если дуну на него легонько. Тут голос мне шепчет чей-то - иди, мол, в деревню.
Вот так я муку сонливую и выдержал…
Следователь: - Ну и как, выдернул хоть дерево одно с силою такой, а?
Стоменов: - А пошто драть, я и так Силу свою ведаю. Не понимай все так доподлинно, Сергей Дмитрич, я ведь образно говорю. Силу иметь, чтоб врага сокрушить, как говорил я уже, - не велико искусство. Сила истинная Магическая - обессилить мир окружающий для покоя твоего, да для дел тех, о которых хранители заповедывают. А чтобы Силу эту, если имеешь ее, не утерять, не растратить почем зря - надобно уметь эту Силу приумножать периодически. Если ты человек обычный будешь, но Силу обрести хочешь нечеловеческую, то удерж разный познать тебе надобно в мере необходимой, и если достойным будешь в этом - и Сила будет у тебя. Маг Смертный удерж нечасто делает, потому как управляться с ним умеет, а Силу его великую дает ему царству мертвому поклонение, Хранители его, да еще и царство мысли смертной.
А что есть такое это царство смертной мысли - растолкую я тебе сейчас… Если ты один, Сергей Дмитрич в комнате большой папироску свою смолишь, то в комнате ентой дым будет чуяться. Если много людей, окромя тебя, еще в этой комнате папиросками дымят, то, как говорят? Накурено, хоть топор вешай. Вот так и страх смерти у людев будет - если один человечишко боится, то в царстве ином чуется это, а коли весь люд земной страх великий испытывает, то и в царстве небесном дым огромадный складывается. Дым этот - как электричество будет: он убить сможет, а может свет дать и силу большую. Вычитал я, Дмитрич, что слово есть научное для электричества этого небесного, сметным страхом насыщаемого - грегор называется, или как его там (скорее всего Кривошеев имел в виду эгрегор - гипотетическое ментальное образование любых коллективных идей. - Вит Ценев). Ничего на свете нет сильнее грегора этого: все переменчивым будет - идеи разные, мыслишки, веры, жизнь любая - только Смертная Сила вечная есть, не знающая ни моралей, ни истины, ни времени, ни законов ваших физических. Мы, Кривошеевские, к грегору этому присоединены крепко, потому как питает он нас Силою и энергией.
Следователь: - Скажи, Андрей Николаевич, если есть ответ такой, вот какую вещь… Ты тут много о магии толкуешь, о силе вашей громадной, да о том, как ты, собственно, магом сделался - а вот обычный человек, тебя послушавший, назидания твои исполнивший - сможет ли он магом сделаться?
Стоменов: - Сможет, Сергей Дмитрич, люд некоторый к Магии Силы Смертной приобщение иметь, да только выйдет из этого толк немногочисленный. И дело даже не в том, что нет у люда этого Учителя, которому верить они будут беззаветно и беспрекословно, а в том, что больно уж сор велик в головах людских… На протяжении многих и многих лет своего становления человек учится все больше взаимодействовать с миром на основе общепринятых умозаключений, и все меньше - на основе непосредственного переживания этого мира. Для обыкновенного человечишки окружающий мир имеет особенность постоянно не соответствовать представлению об этом мире - от того человечишко этот так часто страдает и так часто разочаровывается… Маг Силы Смертной не ведает, что такое разочарование, потому как принимает мир таким, каким он себя предъявляет. Много ли людей, Дмитрич, умеют принять деяния земные таким вот образом?
Ты можешь подумать, что если не разграничивать в мире добро и зло, то наступит великий хаос... Тогда скажи, отчего в природе зверь лесной деления не имеет на праведника и грешника - но не случается от этого никакой беды? Ты, Дмитрич, можешь и другое мыслить - что я путаницу имею: то калякаю о том, что Сила большая всегда в противоположности своей будет, а то, что нет этих самых противоположностей в природе земной. Да только не путаю я, потому как говорю о противоположностях как о категориях, а вы - как о качествах…
Следователь (перебивая): - Ну, Андрей Николаевич, удивляюсь я тебе! То говоришь ты, как обычный мужик деревенский, а иногда послушаешь - прям как ученый речи излагаешь!
Стоменов: - Научных мужей ваших не переспорить мне будет, словами мудреными не владею, да только и без нужды мне все это. Не мое время и не моя участь - людев Магии Смертной учить. Время придет - и войдет семя Николово в силу свою великую, тогда и Маг этот, тот, кто Николу сменит и управлять всем будет, - он знание дать сможет…
Кристо Ракшиев (дневниковые записи)…
Полковник Государственной безопасности Советского Союза Сергей Дмитриевич - это все, что я о нем знаю. Я не знаю, почему здесь именно он, а не кто-нибудь другой… Я не знаю, почему он без устали ведет допрос день за днем, не зная отдыха, без выходных… Где те трое подполковников, которые приехали вместе с ним?.. Облюбовали, наверное, пляж и нежатся под лучами солнца… Может быть, они главнее его, хоть и по званию ниже - и приехали сюда отдыхать, и только он, этот Сергей Дмитрич, здесь для того, чтобы узнать что-то важное у этого Кривошеева… Никакой, конечно, это не допрос - так, беседа двух друзей, дороги которых разошлись и снова сошлись через некоторое время… Только руки, намертво прикованные к столу у одного из "друзей", возвращают меня в реальность происходящего. Иногда мне кажется, что оба они, время от времени испытывают некоторую досаду от этой реальности. Полковник сбросит с себя эту маску, они обнимутся, забредут в какую-нибудь квартирку на окраине и начнут ненасытный торопливый треп - без всяких условностей - без протоколов, приказов, инструкций, наручников и прочих формальностей…
Кривошеев не устает говорить. Он может говорить по шестнадцать часов непрерывно: не вспоминая о еде, питье, туалете наконец, не выказывая никаких признаков усталости. Говорят, он спит не больше четырех часов в сутки. Он пьет или дистиллированную воду, которую сначала замораживают, а затем оттаивают - как он просил, или травяной горячий чай без сахара. Иногда просит мед к чаю, обязательно сотовый… Охрана болтливая, да и любопытных много.
Всем интересно - чем живет этот старый пердун, чем он дышит, чего делает. То, что происходит в его палате, знает половина персонала, и секрета в этом нет… То, что происходит на допросах, - знают человек шесть, не больше, включая самого Кривошеева…
Его кормят так, как он пожелает. Я приблизительно знаю его меню… Утром он выпивает чашку своего травяного чая и ничего не ест. Кушает он днем, хотя нет, скорее вечером, часов в пять или шесть, когда как… Одна неделя у него исключительно вегетарианская, в следующую он спокойно ест мясные блюда. Мясо или отварное, или едва поджаренное… Небольшой кусочек хлеба… Никакой сдобы, сладкого… Солью пользуется исключительно редко, не признает ни соусов, ни мясных приправ… Больше одного раза в день он не ест. Приблизительно раз в неделю не ест вовсе целые сутки, только пьет в небольших количествах чай или воду… Три дня не ел совсем - и никаких тягостных признаков в нем я так и не углядел. С ума можно сойти! Один раз попросил граммов пятьдесят красного вина… Горшочек с его проклятой землей ему принесли, чему он был вполне доволен… Черт!
Я потихоньку рассматриваю его иногда… Твердые, мужественные черты загорелого лица, ровные белые крупные зубы, мягкая седая борода, густые седые волосы - ни одной плеши и залысины, несколько крупноватый нос, влажные губы, подтянутое сильное тело без единой капельки лишнего… Он кажется мне рано поседевшим зрелым мужчиной, я бы не дал ему и сорока, если бы не эта абсолютная седина - она сбивает с толку, указывает на возраст. Или он рано поседел, и ему, конечно, совсем не восемьдесят. Ни одного лишнего движения, полное отсутствие нервозности и волнения… Никогда не потеет, не изменяется в лице, я ни разу так и не увидел, чтобы он побледнел или покраснел… В каждом его редком движении, несмотря на прикованные руки, - спокойствие и невероятная внутренняя сила…
Я смотрю на наручники, которые сковывают его руки. Мне кажется, что, если он захочет, он разорвет их легче, чем некий могучий силач рвет в руках колоду карт…
Четырнадцатый день допроса:
Стоменов: - Противоположность, Сергей Дмитрич, великое чудо есть, но только и есть в этом каверза одна неявная. Было дело у меня, лет пятнадцать назад я долго с одним человечком разговор имел… Понравился он мне как то, глянулся, ну я ему и поведал многое. Хранители не противились, человечек этот слухал меня на полном сурьезе с год, не менее. Да только оказия в этом вышла вот какая… Заноровился он, как и мы, Магом Смертным сделаться, и все указы мои исполнял в великой точности, да только и погубила его ретивость эта. Беды ваши многие, Дмитрич, от того выходят, что вещей неизмеримое количество понимать вы стремитесь с позиций - "черное иль белое" - и не иначе. Смотри, как выходит: если здоровье человек имеет крепкое, то силу большую он через хворь обретет. Есть и слово научное по поводу этому, не помню… Коли схворнул один раз, то потом уже и не заболеет ни в жизнь…
Следователь: - Иммунитет!
Стоменов: - Ну пускай и мунитет твой, спорить не стану. Но коли шибко нездоров ты будешь, то где Силу-то искать будешь, ась?
Следователь: - В здоровье получается?
Стоменов: - А где ж еще? Сила всегда там, где тебя нет, то бишь в противоположности твоей. Она, Сила энта, всегда ускользает от тебя, Сергей Дмитрич, и это надобно всегда помнить. Когда книги я разные читать удумал - ну, право слово, смех один: чего то там поделай, да и магом огромадным станешь… Так не бывает, и ты это крепко попомни: куда бы ты не встал - в том, что напротив тебя, всегда Сила большей будет, но как только ты противоположность пользовать начал - тады то, чем ты был и где стоял, усиление поимеет. Оттого и выходит, что путь единственный и непримиримый всегда слаб есть. Тот человечек, с которым я разговор имел, так этого и не уразумел. Силу он поимел, да только новым добрым Богом мнить себя стал, добро свое чинить настойчиво, да и вскорости злом уделался, если понятиями вашими изъяснение давать. Уделался - да так и остался, ну а исход здесь ясный имеется - погиб человечишко этот, так как дела ерепенился великие провертеть, а Силу свою порастерял вконец… Если, Сергей Дмитрич, казнь для людишек чинишь во блага великие государственные, то попомни - на казненных трех одного помиловать надобно пренепременно, а опосля - всем следующим трем преступникам милость дать и отпущение. Вот так Сила может быть большая государственная. Я это тебе открыто глаголю, но смутно, догадкою, это и так действие имеет: возьми времена послереволюционные - то, значит, террор красный, людишек толпами огромными в царство небесное отсылают, а то крестьянству да люду разному послабление большое идет. Иль то людев заарестовывают в еще больших количествах, а то амнистии всякие объявляют враз - все от того будет, что догадка есть о законах этих Силы Великой, да только пользование имеет случайное, догадочное - а от того и выходит, что дело, плодным быть могущее, пустым выходит…
И вот еще что скажу, Сергей Дмитрич. Если ты в люду обычным просто более сильным стать хочешь, то пользуй средства, которые для целей твоих в оппозиции будут. Ну а если ты Силу великую заиметь желание имеешь - то своею оппозицией стань на какое-то время.
Слушай, Дмитрич, баечку одну - она еще не совершилась, но совершится через некоторое время. Я тебе ее поведаю, а ты… Ну, твое дело будет… Объявится в России лекарь один очень толковый. Он деток лечить будет, и так дельно, как никто до него этого не делал. Да вот только случится с лекарем этим странность одна: потянет его этих самых деток убивать иногда. Сотням детишек хворь уберет, а одного сгубит потихоньку. Тянуть его к этому будет тягою непостижимой. Потом этого лекаря изловят и казнь ему сделают через расстрел.
Лекарь этот догадку свою смутную выскажет - да только не прислушаются к нему, а он примерное людям скажет, что я тебе говорю. Сила могучая в противоположности скрыта, и он эту Силу обрел случайно… Знаю, знаю, Сергей Дмитрич, не уложить тебе этого в головушке своей, да и другим объяснение дать не сможешь. Но только вокруг оглядку сделай, к вещам многим присмотрись внимательно - и уразумеешь, что моя правда будет. Возьми хотя бы немца - вишь, какой миролюбивый стал, живет сыто, ни на кого зла не держит. Много ли толку будет, если удумает он реванш взять? Так я тебе скажу точно - никакого проку, а одна погибель и досада. Немец это чует, потому и миролюб такой сделался, противоположность свою обрел. Ну а век этот выйдет весь - гляди да меня вспоминай, опять немец зашевелится, ретивым сделается. Потому как хватит, Сила прошлая слабить начинает…
Вит Ценев:
Противоположность - не противоположность, не знаю, прав Кривошеев или не прав, да только насчет немцев он не обманул. На дворе десятилетиями было холодно, была "холодная война", и мы все это время жили в неявном страхе, что когда-то война начнется, когда-то империалисты ее развяжут… Но на дворе 1996 год, когда я пишу эти строки, немец действительно сыт и миролюбив, имперских планов не вынашивает и приходится признать, что это объективный факт. Кривошеев сказал, что еще до двухтысячного года постепенно начнется обратный процесс, но до этого еще четыре - шесть лет, не меньше…
А вот что за врача он подразумевал - я так и не узнал. Наверное, не было такого…
Примечание переводчика: Мне пришлось дерзко вторгнуться в пространство этой книги. Автор был поставлен в известность и дал добро на прямую ссылку.
София, видимо, не очень интересуется известными преступлениями в России.
Такой лекарь действительно существовал, это был известный детский хирург, доктор медицинских наук Алексей Сударушкин, казненный в 1981 году за половое надругательство и убийство детей…
Двенадцатый день допроса, 6 августа 1978 года…
Стоменов: - Самым занятным, Сергей Дмитрич, то будет, что Магом Силы Смертной чаще всего люди сами по себе становятся. Я этим не то имею в виду, что Магов этих рыщет по планете неисчислимые тысячи, нет, нас мало, может, пятьдесят будет на землях всех, а может, и того меньше… А то имею, что науку эту преподаем мы исключительно редко. Вот я один разик попробовал, да только не вышло у меня, Никола одному науку полную дал, да еще одна, Никитовская Дарья, мужика одного в разумение привела великое… А так - семя Кривошеевское по миру ход имеет, вот иногда к третьему колену плод ладный и делается. Никакой науки от нас он не ведает, а просто жизня его так укладывается, что приходит он к нам вольно или невольно. С ним, пока он еще хранителей не ведает, все равно они незримо рядом будут, от смерти его сохраняют и от калекства - но ни от чего более. Муки у него будут душевные и физические - пускай, трудности всякие и удерж разный - хорошо, потому как через это он к нам и прийти сможет. Мы этого нарочно не делаем, а так - само как-то все устраивается, как надо… Если не сдюжил такой из роду нашего, руки на себя наложить вздумал - то хранитель его никогда не остановит, потому как: чему быть - тому и быть. Был и другой еще, Кириллом звали, семя земель Алтайских - да только не сдюжил он на году двадцать четвертом, ума лишился напрочь, как первый ваш докучник, который со мной калякал…
Следователь: - Суровые вы люди будете…
Стоменов: - Это если по-людски, по-обычному кумекать, то может, и суровость есть, да только по нашим понятиям нету здеся никакого, о котором толкуете вы так много. Природности нашей земной - хоть Кирилл ентот в дом душевный попал, хоть муха на взгорке бзднула - никаких трагедиев не будет. Думаешь, слезу кто-то по нему пустил? Пустое все это… Родители его - те, конечно, убивались шибко, а нашему роду Кривошеевскому да Никитовскому - прок один, и ничего иного, потому как род крепок быть должон и слабости внутренней в себе не иметь…
Следователь (перебивая): - Стоп! Стоп! Секундочку, Андрей Николаевич! Это что выходит - если я ребенку своему кровь дал, чтобы его жизнь спасти, - я что, род свой ослабил?..
Стоменов: - Ты, Дмитрич, холм с горой не путай… Какой у вас род-то? Потеха одна… Семью царскую или больно знатную уразумей - нешто род силен их, если семя они друг дружке дают в строгости? Мы знание друг дружке передаем и Силу великую, а они? Богатства свои да чинства с лаврами - разве сильным этот род будет? Уважать его будут людишки мелкие - это да, да дохторов знатных нанять можно, чтоб пеклись о хворях их многочисленных… Вот и вся сила их худая…
У меня, Дмитрич, да и у каждого из Никитовских и Кривошеевских по девять хранителей будет у каждого. Мои Андрюши заботу имеют, чтобы со мной смерти случайной не вышло или еще какой оказии. Но даже случись так, что не смогут хранители тебе подмогу оказать, - неужто ты думу имеешь, что кто-то из рода нашего подсоблять мне будет? Никогда этого не случится, потому как все необходимое дано тебе родом твоим и боле никто о тебе персонально не печется. Сгинул ты - никто не обрадуется, но и никто не закручинится, а выжить смог в минуту тяжкую, сдюжил - так ведь и тогда никто открытку проздравительную не шлет и поклон уважительный не бьет… Мы целое единое есть - и в то же время каждый сам по отдельности будет, так заповедовано, так наказано, таковы Законы наши… Ты только не подумай, что я могу вот так запросто людьми лихими в переулке убитым быть, иль, положим, под машину грузовую попасть насмерть… Это я так, для слова красного сказал, чтоб ты, Сергей Дмитрич, меня уразумел лучше, но только не бывать такому в жизни нашей. Сами мы в царство мертвое уход делаем, когда время нужное настает, - и никому другому вместо нашего не сделать смерть семю Кривошеевскому…
Следователь (прищурившись): - А что, Андрей Николаевич, скажешь ты мне, если сообщу я, что бумага одна на тебя из Москвы прислана, где приказ имеется расстрелять тебя в ближайшие дни за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами? А?
Стоменов: - Так нет у тебя такой бумаги, Сергей Дмитрич, и не будет никогда.
Следователь (задумчиво): - Верно говоришь, такой бумаги нету… Но ведь прийти может...
Стоменов: - Не придет, Дмитрич, как я это знаю, так и тебе это известным будет… А потому меня не испытывай понапрасну, потому как сердце у меня крепкое да уверенное, а хранитель всегда или рядом, или придет по моему желанию. Судьбы будущные я многих знаю наперед, а уж свою и подавно, да в превеликих точностях. Только семя третьеколенное Кривошеевское или другое чье редкое, случайное, которое на пути к Магии Силы Смертной находится, сгинуть может, потому как не удержит, не сдюжит. Но если удержит и Магом станет - только своею собственной смертью умрет - и никакой другой…
Восемнадцатый день допроса…
Стоменов: - С вами, такими учеными, да начитанными больно - ой как не просто разговор весть. Говорю я тебе, Сергей Дмитрич, многое, а сам чую - если б ты вовсе не понимал, о чем толкую я, то и ладно, да вот только ты на свой манер все разумеваешь. Разъяснять мне скушно, да и горя не будет, если ты так и не уразумеешь ничего… Мы, Кривошеевского рода, не спорщиками будем, как многий люд ученый, а умельцами - хошь узнать если, то я поведаю, а твое своим сменять надобности не имею.
Ты вот со мной чего речи уважительные ведешь, а? Знаю, Сергей Дмитрич, знаю… В секретах предполагаемых нужду имеешь великую. Про шапку -невидимку говорил я? Говорил. Как хвори многие одолеть - говорил? Говорил.
Как Силу Великую обрести - сказывал? Сказывал… Но только я многое уже сказал, а тебе все мнится - что вот-вот, еще чуточку - и я, глядишь, какой- никакой, а секрет тебе перескажу. Но говорю - многое поведано, да малое принято.
Нешто мне Никола, ты думаешь, сказывал, как до деревни своей добраться, когда в лес меня отвел, ослепил на время да и покинул? Как от зверя отбиться, как ориентир сообразить, как с голоду и жажды не помереть? Ничего из того не было сказано, а только бросил он меня в лесу - а я ему благодарен остался, потому как выжил и науку великую поимел… Ишь, как у людев все просто выходит: ты сказывай, а я исполню в точности. А ты пойди, как в сказке, туда - не знаю куда, да еще найди кое-что - тогда или Магом сделаешься, или разум утеряешь, или сгинешь вовсе… (следователь барабанит пальцами по столу). Есть карты одни для гаданиев - так вот, там первая карточка будет Маг, а последняя - дурак (имеются в виду карты ТАРОТ. - Примечание автора)…
Ты, Сергей Дмитрич, не серчай, я тебе не для того это говорю, чтоб обиду тебе сделать, а лишь потому, чтоб слово мое проком тебе было, а не обузой…
Когда удерж я познавал голодом, сна лишение надобное, слово вслух не проговаривал да сдюживал тяги плотские - нет, не о том я думу имел, что, мол, удержусь да и стану Магом великим. Если ты за мыслею этой вслед пойдешь, то, конечно, сдержаться можешь, да только проку от этого будет негусто. Роду же Кривошеевскому да Никитовскому наказано было - удерж познавая, Силу в этом найти сумейте… Найдешь - не найдешь, дело хозяйское, бранить никто не станет, да только старайся все же найти ее. Коли не вышло, сорвался - всегда повтор можно сделать, да вот только хуже будет, если удерж имел, но Силу там не обнаружил. От того и выходит - чуешь, Сергей Дмитрич - что удерж чаще всего есть цель, а важность вся - перетерпеть и не более, но для нас до конца дойти не главное будет, а главное - найти пользу великую в процессе ентом.
А посему и получается - мается баба весом грузным и голод несет справно, потому как шепнули ей на ушко, дескать - поголодаешь, так и похудеешь враз.
Только баба эта дни свои удерживает, а сама - как грузной была, так и есть…
Вот я и ведаю - если денькам счет ведешь, ждешь только, когда удерж твой закончится, то и Магом не сделаешься.
Следователь: - И впрямь, как в сказке про "Поди туда…"
Стоменов: - Когда мне девять лет было, или около того, игрались мы во дворе в полдень, а тут мамка моя приносит нам пирогов печеных с капустою. Каждому из ребят по пирогу вышло. Разобрали мы их, а они горячие больно, руки еще жгут… Пока я свой остужал, один из старших свой проглотил - да и хвать мой из рук - и бежать… Я, помню, заревел и за ним погнался, а навстречу мне Никола подвернулся с волком своим. Волк подле него семенит, пасть щерит, но глаз у него не злой. Никола мне допрос учиняет, пошто, мол, ревешь и чем обижен будешь, ну я ему все и выклал как на духу. Несправедливо, говорю ему, нечестно Федька наш со мной поступил. Думал, он за меня заступится. А он меня - цап! - за ухо, да больно так - и в лес поволок. Я ору дуром, слезами заливаюсь, да тут он ухо мое отпустил и толкнул меня легонько. Упал я на землю, головой тряхнул, слезы утер - гляжу: нос к носу лежу с муравейником огромным. Мураши снуют тыщами туда-сюда, в глазах мельтешат… Тут мне Никола и говорит: "А ну, Андрюха, кажь мне на муравейник ентот - увидеть хочу, где справедливость в ем обитается"… Посмотрел я на него, потом на муравьев опять поглазел: "Дядь Никола, дак это ж мураши!" - "Ну дак и что ж с того? Справедливость, Андрюха, - она или везде, где только можно, или нигде вовсе. Вот заляг здесь - и гляди в оба: как только справедливость учуешь, так беги ко мне в дом, что есть мочи, и докладывай. Растолкуешь мне все, как следует, тады я твою беду поправлю так, как захочешь… Ну а коли не найдешь справедливость енту - тогда, видать, и нема ее вовсе на белом свете… Но все равно доложи". Сказал - да и ушел восвояси, меня одного оставил. Глазел я глазел, как мураши эти, значит, между собой организуются, но так никакой справедливости и не углядел…
Следователь (с досадою): - Ну и сволочь этот ваш Никола, ты уж извини меня!
Стоменов (спокойно): - От чего же так, он мне правду показал, а я ее усвоил.
Пришел я к нему опосля, а он допрашивает: "Ну как, Андрюха, учуял справедливость природную?" - "Учуял, - говорю я досадливо, а сам чухаюсь, _ всего покусали мураши треклятые" (следователь улыбается). Дает он мне пряник медовый, видно, с ярмарки привезенный, говорит так серьезно: "Удержишь, Андрюха, если кус свой, против Федьки устоишь - так енто справедливость и есть, а коли не удержишь - так тоже справедливость выходит"… "Как же так, дядь Никола, - спрашиваю, - получается, что кус имею или не имею, а все одно по справедливости?" Только он ничего больше не сказал, а во двор меня вытолкал.
Следователь: - Ну как, не отобрал Федька пряник?
Стоменов (блаженно улыбаясь): - Не-е-а… (помолчав немного). Вроде и не велика наука будет, да только на всю оставшуюся жизнь крепко ее я запомнил.
И вот еще чего сказать тебе желание имею: люди это так, для удобствов своих, магию то на Белую да Черную поделили… Магия - она магия и есть, не черная, и не белая, и не какая другая. Она ни цвету не имеет, ни добра или зла, а только лишь в силах разницу. Называющих себя магами много будет, да немногие магами являются… И если, по представлениям вашим, маг черный только черное творит - ни в жизнь ему более сильным не быть супротив того, кто и белое тоже деет. И белый без черного тоже слабоват будет…
Следователь: - И здесь выходит, что сила в противоположном?
Стоменов: - Сила в противоположном - и ты, Сергей Дмитрич, завсегда это помни. Когда инквизитеры эти (инквизиторы. - Так в тексте, примечание переводчика) неверных жгли, то и в Силу вошли великую. Чистая добродетель слабит, хотя многие людишки ей поклоны бьют. Зло исключительное слабит, даже если страх большой вокруг себя сеет. Оттого и дохтора этого, который детишек изводил по нужде необъясненной, - не только понять можно, но и в пример показать, как это делается… Зря гримасничаешь, Сергей Дмитрич, я верно калякаю, хоть и непросто принять будет науку мою…
Кристо Ракшиев (рассказывает, диктофонная запись):
… Тринадцатого августа следствие неожиданно объявило перерыв. Мне позвонили домой и сказали, что на ближайшие три дня допрос отменяется. Двое из советских подполковников улетели в Москву… Наверное, ожидается какое-то распоряжение… Исход просматривался один: Стоменову - Кривошееву осталось здравствовать на этом свете считанные дни, а то и часы. В лучшем случае - пребывать в трезвом уме… В субботу, двенадцатого августа, полковник был, как обычно, спокоен и невозмутим. Может быть, он не был удовлетворен результатами того, что он делал, но, во всяком случае, живой интерес сохранял. Даже начал делать в маленьком блокнотике какие-то пометки… Насторожило меня и то, что их беседы параллельно со мной начали писать на пленку. Громоздкая система, рассчитанная на двадцать часов непрерывной записи, медленно крутила свои бобины. По завершению "сеанса" бобину снимал и пломбировал дежурный офицер. Я заволновался - это означало только то, что московское следствие избавляется от свидетеля - от меня. Воскресный звонок окончательно убедил меня в этом. Дело явно близилось к какой-то развязке. Я мучительно, раз за разом, прокручивал в голове последние дни допросов, уже перенесенных мною на бумагу, - и не находил никакой зацепки… Все как обычно, как это происходило изо дня в день. Меня лихорадило, казалось, я полностью утрачиваю даже то смутное понимание происходящего, которое у меня было… Однако в полночь мне позвонили снова и попросили прийти в понедельник как обычно.
Я: - Послушай, говорю чушь несусветную - сразу предупреждаю! Но так выходит, что по загадочным обстоятельствам допрос, на котором ты не должен был присутствовать, не состоялся. Возможно, это не случайно вышло…
Кристо (закуривая): - Тогда у меня не было таких мыслей. Я упорно держался мнения о том, что первую скрипку играет московский следователь. Мне казалось, что он один понимает всю суть происходящего, знает конечную цель, к которой ему нужно прийти, - и идет, идет своими неведомыми тропами… Много позже я подумал о том, что ты говоришь, - ОН не хотел терять ни одного дня без меня, ЕГО слушателя. Возможно, принял какое-то решение…Об этом не скажешь по содержанию - но, черт подери, посмотри на мои писульки! Они стали другими! Я стал писать без рывков, выдавать большие объемы! (бьет кулаком по столу). Чертов мудак! Он крутил всеми нами, крутил как хотел! Травочки ему заваривают! Водичку морозят! (срывается на крик). Мемуары пишут! Что он сделал со всеми нами, а? Скажи мне! Скажи мне - ты, писака!..
Я: - Кристо! Кристо! Успокойся!..
Кристо (закрывает лицо руками и так сидит молча некоторое время, я тушу тлеющую сигарету в пепельнице, затем он, тихо…): - Прости… Не знаю, что на меня находит иногда… Раньше я тешился тем, что показывал миру фигу в кармане. Теперь же - я проклинаю этот мир, я захлебываюсь в воплях своей ненависти, которую я на него изливаю… Я не знаю, что со мной…
Я: - Мир не так уж плох…
Кристо (отнимает руки от лица, искоса смотрит на меня): - Да?.. (закуривает): А какой он, этот твой мир? У меня два мира - тот, который у меня был, и тот, что ОН мне показал… Я не знаю, какой из этих миров правильный. И это меня убивает, убивает, Вит, понимаешь?..
Двадцатый день допроса, понедельник, 14 августа 1978 года…
Стоменов: - Одним из самого важного будет, Сергей Дмитрич, даже не мир этот, но то воззрение, с каким ты на мир этот смотришь. Потому как мир един, а воззрениев этих неисчислимые количества будут. Когда тебе делают больно - ты начинаешь считать, что обустройство мира крайне несправедливо и жестоко - нет, не по отношению к тебе, а вообще, само по себе… А когда тебе ничего, то и миром окружающим удовлетворяешься. Но на земле происходящее не может быть таковым, как это ощущается тебе в минуту настоящую. Это - всего лишь чувствование твое в какую то малую секунду, и оно не имеет к миру земному никакого правдоподобного отношения…
Послушай теперь меня, Дмитрич, - ты все еще ждешь, что ответ я тебе дам с объяснениями, пошто девчонку эту жизни лишил. Я чую, что ты меня слушаешь, я чую, что ты меня слышишь иногда - но только иногда, а то и реже будет. Что еще сказать, если сказано уже?.. Ни тебе, ни другим некоторым эта мысля покоя не дает - ведь мудер мужик, воистину мудер и говорит справно, но девку, девку-то зачем, а!? А ведь ведал я уже, Сергей Дмитрич… Слухай еще разок, коли не почуял. Не могем умереть мы смертию своею, вот так запросто, как человечишко обычный смерть заполучает. Время подходит, а смерти не предвидится: ни случай досадный жизнь не оборвет, ни хворь внезапная. Уходить во время наказанное надобно, а как уход сделать верный? Дак проводник тогда нужен в царство иное, в царство мертвое, в царство смертное. И если жизни человечишку какого лишишь с умыслом намеренным, особенно, магическими средствами попользовавшись - и станет душа умершего этого проводником тебе в Мертвое царство. Руку тебе протянет - да и с собой уведет покойно, неотвратимо. Девчуха эта для того жизни лишена была, потому как уход мне предстоит скорый, Николой наказанный да Хранителями моими верными…
Следователь (глухо): - Значит, собрался все же помирать, Андрей Николаевич?
Стоменов: - Я про девку сказ веду. Али интерес потерял? Впрочем, понял иль не понял - дело твое, мне без интересности… Как говорю тебе - тысячи и тысячи мировоззрениев будет всяческих, и спор иметь за истинность свою - только зазря жизнь свою истратить, пустою ее сделать. Оттого и не переубеждаю я тебя ни в чем: хранитель сказывал - говори, вот я и разговор с тобой веду. Помнишь, что говорил: имею пряник, дак это справедливость, а не имею - тоже справедливость выходит. Убил девку я - от миру не убыло, а сохранил бы жизнь ее - дак в мире тоже не прибавится. Если это уразумеешь, Сергей Дмитрич, - остальное тоже вместишь в мере полной.
Следователь (после некоторой паузы): - Значит… бессмысленно все, да?
Стоменов: - Фу ты, ну ты! Заговорил чего, а… Жизнь проживи для тела и ума своего хорошую, славную, долгую да удовольственную, вот и выйдет - и на земле хорошо было, и в Царстве мертвых ладно. А там, в царстве этом, - равны все будут, ни чинов, ни богатств, ни наград не имеют - но муку или радость вечную каждый сам себе отмеряет еще прижизненно. Никакого тебе, Сергей Дмитрич, суда и сковород горючих - сам ты себе сковорода или сад райский выйдешь. Жизню свою посвятил если стремлениям к братству всеземному - то к чему там, среди душ умерших, стремиться будешь, если равны там все будут без всяческого твоего участия? Аль коммунизму вашему? Аль сатане тайному, которого и глаз никогда не зрел? Тело, дух и Сила твои - вот отрады земные Великие, и нет ничего значительнее их на земле этой. Не для мира, Дмитрич, - но для тебя, только для тебя одного - и никого больше!... Это не есть смысл по понятиям нашенским, Магам рода Кривошеевского, но по вашим, людским, - дело говорю - таков смысл и есть… А почему - не для мира, а для тебя единственно - дак, уразумел поди уже - нет миру от тебя ни радостев, ни горя. Живешь ты на свете белом добро али худо - ни звездам, что на небе светят, ни жуку, что в куче навозной копошится, ни белке, что по деревьям скачет, - без интересу существование твое. Упал в бессилье если подле дома мурашиного - вот им и отрада, обглод сделают тебя до последней белой косточки, а если просто рядом прошел - то и дела им нет. Вот и наука вся, Сергей Дмитрич.
Тело свое вожделением страстным ублажай, питайся справно и правильно, храм тела твоего береги, сигарок не ведай и лекарствов, которые разума лишают. Силу имей надежную, верную, стержень внутренний крепкий - тогда и суетное многое сгинет навечно, по-пустому печалиться не будешь почем зря… Говорить это Магу будущному я не должен - сам все постигнет в пути своем, но тебе, Дмитрич, уж не обижайся на старика - не стать магом уже… Но Силу немалую приобресть сможешь, если вместишь и поймешь - для того и ведаю.
Следователь: - Стать одиноким эгоистом?
Стоменов: - Ишь, словечко вымолвил… Сколько еще их знаешь? Тысячу? Десяток тысяч? Все-то у вас название имеет… Пошевелил я правой ногой - глядишь, уже и слово новое придумали. А рукой дрыгнул - еще словечко вышло. Скажу я тебе, Дмитрич, вещицу одну важную. Помнишь, про Степана я тебе ведал, который дедом истинному семени Кривошеевскому приходится? (следователь кивает головой). Так вот, уяснил для себя Степан мудрость одну, когда в концлагерях сидел немецких. Заборов много придумано, которые из слов одних сплетены, - того не делай, этого не трожь, не убей, не ходи, очень плохо и много еще других - да только всего лишь один забор неодолимый взаправду существует. И знаешь, какой? Да та проволока с колючками, по которой электричество пропущено… Только она и есть забор истинный, а все остальное - слова пустые, и ничего более…
Не думай, Сергей Дмитрич, что если ты слово особое для каждого явления в мире этом придумал, то и мир, значит, понял доподлинно. Детей интересует - почему звезды свет дают, вас же - как они называются, и если нет еще названиев у них, то придумать их надобно пренепременно. А то выдумали - коммуна, братство… У нас, Кривошеевских, с волками лесными уговор имелся - вы нас не трогаете, а мы вас. И никакого тебе братства и равенства…